«В детстве Миша часто приставал к моему отцу с вопросом: «Дядя Коля, сколько ты фашистов убил? Ну, скажи, сколько?». Ему, мальчишке, хотелось конкретной цифры: сорок! Или, там, сто пятьдесят! Наверное, чтобы хвастаться перед одноклассниками», - так начинается глава «Война» книги Екатерины Боярской «Боярские. Театральная династия». По ее словам, отец, народный артист РСФСР Николай Александрович Боярский, отвечая на вопросы племянника, только отшучивался: «Не будь таким кровожадным, Миха!».

«Такие это были люди. Поколение, пережившее войну. В 22 года мой отец вернулся с фронта. И это было самое важное и самое страшное в его жизни. Конечно, важными были актерская работа и семья. Но, тем не менее, более невероятной страницы, чем война, не было. И уже ничем испугать или смутить его в этой жизни было нельзя, - говорит Екатерина. – Он испытывал такую безумную радость от того, что живет. И не просто живет - работает, занимается любимой профессией. Он удивительно легко все воспринимал. И все у него было смешно и весело. Может, это кому-то покажется кощунственным, но о войне он вспоминал с иронией, со смешком. Но что он пережил на самом деле, было известно лишь ему одному».

Когда началась война, студента первого курса театрального института Николая Боярского, младшего из четырех братьев Боярских, призвали в армию. Молодой человек 18 лет от роду и подумать не мог, что война продлится долгих четыре года. На фронт он уходил, предполагая вернуться к началу нового учебного года. Ленинградский фронт, Сталинградский фронт, Северо-Западный, 4-й Украинский, 1-й Прибалтийский, 3-й Белорусский. Окончил войну в Кенигсберге в звании младшего лейтенанта.

Николай с однополчанами действительно «пол-Европы прошагали, полземли». Был ранен после «15 дней непрерывных боев и походов» в бою за деревню Войбоколо на южном берегу Ладожского озера – пуля прошла навылет в двух сантиметрах от сердца. В январе 1943 года числился без вести пропавшим, а Екатерина Николаевна Бояновская-Боярская получила похоронку на сына. «А я – жив и здоров, даже весел, и умирать или бесследно исчезать не собираюсь», - писал Николай 4 марта 1943-го в письме к матери. История чудесного спасения «гвардии красноармейца Боярского Николая» кому-то может показаться невероятной. Но все было именно так.

Николай и еще несколько сотен наших бойцов попали в окружение под Ростовом-на-Дону, были взяты в плен. Раненых расстреляли, остальных погнали в Ростов. Спустя несколько дней их уже вели по главной улице города, и когда автоматчик отвернулся, двое молодых ребят - Вера Березовская и Миша Котельницкий - выдернули Николая из колонны пленных, спрятали за спины стоявших на обочине ростовчан. После этого несколько недель мать Михаила, Матрена Алексеевна Котельницкая, прятала Боярского у себя дома. Видимо, молитва матери его хранила. 14 февраля советские войска заняли Ростов-на-Дону, а на следующий день он увидел около церкви, где держали пленных, тела расстрелянных немцами товарищей.

«По сути, благодаря Матрене Тимофеевне и тем двум ребятам я сейчас с вами разговариваю. Хотя я родилась много позже войны. Но если бы мой папа не выжил, не было бы и меня, - говорит Екатерина. - Мне, кстати, очень жаль, что с людьми, которые спасли папу, позже связь прервалась. Надо бы найти их потомков. У дочери Матрены Алексеевны - Лиды (она была младше отца) могли быть дети, внуки».

Эта невероятная история – одна из немногих, которую Николай Александрович рассказывал, в том числе, на творческих вечерах, встречах со зрителями. Екатерина с расспросами к отцу не приставала – в те годы это в большей степени интересовало мальчишек, увлеченно игравших в ленинградских дворах в «войнушку». Так что тема войны в семье поднималась разве что в преддверии Дня Победы.
 
«Каждое 9 мая, я помню, было каким-то невероятным, огромным событием. Папа в этот день был Героем и Победителем, и ему разрешалось все. И только в этот день он надевал ордена и медали. Медалей - целая шкатулка. Ордена - самые героические, самые «солдатские»: два ордена Славы и орден Красной Звезды. Но после 9 мая тема войны забывалась напрочь. И многое тут же запрещалось, - с иронией констатирует Екатерина. - Я приглашала папу по просьбе учителей в школу. Обычно, это тоже бывало перед Днем Победы. Тогда он что-то рассказывал про военную жизнь, невероятные истории, которые с ним приключались. Но только в более сознательном возрасте, уже учась в институте, начав что-то понимать, читать что-то серьезное о войне, я начала догадываться, насколько отцу повезло: он прошел со своей пехотой всю Европу и остался жив».

Не любила рассказывать о войне и мама Екатерины – Лидия Петровна Штыкан, одна из самых ярких артисток театрального Ленинграда 50-70-х годов прошлого столетия. Проведя первую, самую страшную блокадную зиму, в городе на Неве, она вместе с младшей сестренкой Верой решила пойти добровольцем на фронт. Верочке на тот момент было 16 лет – возраст не призывной, но девушка подделала дату рождения. Она стала связисткой, Лида – санитаркой на Ленинградском фронте. Как пишет в своей книге Екатерина, сестры пошли на фронт вовсе не из героических побуждений. Просто было очевидно: еще одну голодную зиму им не пережить, а на фронте – хоть чем-то, но кормили.

«Мама не рассказывала о блокаде. Слишком тяжелой была тема. Иногда на юбилеи Победы к нам в гости из Ульяновска приезжала мамина сестра Вера Петровна. Вечерами за рюмкой водки ее накрывало, и она рассказывала о тех страшных днях. Но я даже не могу этого повторить – настолько ужасными были некоторые эпизоды, о которые она тогда вспоминала, - признается Екатерина. - А мама – никогда. Более того, когда Вера Петровна начинала говорить о блокаде, о войне при маме, та на нее шикала: «Вера, хватит. Все уже прошло. Перестань!». И Вера замолкала, послушавшись старшую сестру».

Когда-нибудь если не мы, то наши потомки узнают всю правду о блокаде Ленинграда, Великой Отечественной войне. Но представить, понять до конца не сможет никто. Это доступно лишь тем, кто прошел через этот ад, считает Екатерина Боярская. Но в ее семье, как и в семьях сотен тысяч других петербургских семей, до сих пор очень трепетно относятся к хлебу. Это память о блокаде передается из поколения в поколение на генетическом уровне.

Ирина Васильева

Николай Боярский и Лидия Штыкан. Фото: Из личного архива семьи Боярских

Фото: Из личного архива Боярских